ОТЕЦ ТОЛЬКО ЧТО ВЕРНУЛСЯ с работы. Швырнул в стиральную
машину замызганную синюю рубаху (на левом нагрудном кар-
мане вышито «Джим») и в одной майке сел во главе стола.
Проголодался. Мы с братьями уже поужинали. Мама вытащи-
ла из духовки отцовскую порцию и метнула тарелку по столеш-
нице.
— Солнышко, пюрешки побольше, — сказал отец, принима-
ясь за еду.
Он был человеком крупным: ростом шесть футов четыре
дюйма, весом 265 фунтов. «Самый что ни на есть бойцовый
вес, — говорил он. — Был бы легче, слег бы с простудой». В его
сорок четыре года 265 фунтов выпирали в местах, которые
в этот вечер совершенно не привлекали маму.
— Тебе пюрешки мало, ЖИРДЯЙ? — рявкнула она.
Я спрятался за диван в жилой комнате, занервничал.
Отец, не поднимая головы, продолжал есть.
— Глянь, какое пузо отрастил. Ну жри, жри, ЖИРДЯЙ, —
приговаривала мама, наваливая в отцовскую тарелку невероят-
ное количество пюре.
И понеслось. БАБАХ! Отец оттолкнул стол к потолку, встал
и подступил к маме.

— Черт побери, Кэти, я целыми днями горбачусь, прихожу
домой отдохнуть, дай хоть поесть спокойно.
Ну, дальше пошло-поехало.
Мои братья знали, что будет. И я знал. И мама знала, поэто-
му бросилась к телефону на дальней стене кухни, чтобы вы-
звать полицию.
— А тебе все неймется, да, Кэти? — процедил отец сквозь
сжатые зубы и, тыча указательным пальцем, двинулся к ней че-
рез кухню.
Мама с размаху зафигачила ему по лицу телефонной трубкой.
Из разбитого носа хлынула кровь.
Мама подбежала к шкафчику, схватила двенадцатидюймо-
вый поварской нож и пригрозила:
— Что, слабу тебе, ЖИРДЯЙ?! Вот я тебе сейчас все кишки
выпущу!
Они кружили посреди кухни. Мама грозила ножом, отец
с разбитым в кровь носом злобно скалился. Он сгреб поча-
тую четырнадцатиунциевую бутылку кетчупа «Хайнц», открыл
крышку и стал размахивать бутылкой, как клинком.
— Давай-давай, ЖИРДЯЙ! Я тебе живо пузо пропорю!
Отец встал в позу матадора и начал прыскать на маму кет-
чупом.
— Ага! Попал! — с издевкой вопил он, прыгая из стороны
в сторону.
Он ловко уворачивался от поварского ножа и поливал маму
кетчупом, отчего она злилась все больше и больше.
— И снова попал! — язвил отец, когда маму пересекала оче-
редная красная полоса.
Так продолжалось некоторое время, пока мама не обесси-
лела от гнева. Перепачканная кетчупом, она швырнула нож
на пол и выпрямилась, тяжело дыша и размазывая слезы по
щекам.
Отец отбросил бутылку кетчупа, перестал изображать мата-
дора и ткнул носом в предплечье, вытирая кровь.

С минуту они глядели друг на друга: на мамином лице слезы
смешались с кетчупом, на отцовскую грудь стекала струйка кро-
ви. Внезапно родители сорвались с мест и стиснули друг друга
в безумных объятьях, потом упали на колени, повалились на
окровавленный, залитый кетчупом линолеум... и занялись лю-
бовью. Красный свет стал зеленым.
Потому что у моих родителей были вот такие отношения.
Поэтому мама, вручив отцу приглашение на их собственную
свадьбу, заявила: «На обдумывание — сутки».
Поэтому мама с отцом трижды вступали в брак и дважды
разводились — друг с другом.
Поэтому отец четыре раза ломал маме средний палец, что-
бы она не тыкала ему в лицо.
Вот такая у них была любовь.

DAD HAD JUST GOTTEN HOME from work. Greasy blue button-down
with “Jim” on the left chest patch already thrown in the washer, he
sat at the head of the table in his sleeveless undershirt. He was
hungry. My brothers and I had eaten already and Mom pulled his
reheated plate from the oven and shoved it in front of him.
“More potatoes, honey,” he said as he dug in.
My dad was a big man. Six foot four, 265 pounds, his “fightin
weight,” he’d say, “Any lighter I catch a cold.” At forty-four years old,
those 265 pounds were hanging in places that, at this Wednesday
evening dinner, my mom didn’t fancy.
“Sure you want more potatoes, FAT MAN?” she barked.
I was crouching behind the couch in the living room, starting to
get nervous.
But Dad, head down, quietly continued to eat.
“Look at ya, that fat belly of yours. Sure, eat up, FAT MAN,” she
yapped as she scraped overwhelming amounts of mashed potatoes
onto his plate.
That was it. BOOM! Dad flipped the dining table into the ceiling,
got up, and began to stalk Mom. “Goddamnit, Katy, I work my ass off
all day, I come home, I just want to eat a hot meal in peace.”
It was on. My brothers knew the deal, I knew the deal. Mom knew
the deal as she ran to the wall-mounted telephone on the other side
of the kitchen to call 911.
“You can’t leave well enough alone, can ya, Katy?” my dad
grumbled through gritted teeth, his forefinger raised at her as he
closed in across the kitchen floor.
As he closed in, Mom grabbed the handheld end of the phone off
the wall mount and raked it across his brow.
Dad’s nose was broken, blood was everywhere.
Mom ran to a cabinet and pulled out a twelve-inch chef’s knife,
then squared off at him. “C’mon, FAT MAN! I’ll cut you from your
nuts to your gulliver!”
They circled each other in the middle of the kitchen, Mom waving
the twelve-inch blade, Dad with his bloody broken nose and snarling
incisors. He grabbed a half-full fourteen-ounce bottle of Heinz
ketchup off the counter, unscrewed the cap, and brandished it like
her blade.
“C’mon, FAT MAN!” Mom dared him again. “I’ll cut you WIIIIDE
open!”
Assuming the stance of a mocking matador, Dad began to fling
ketchup from the open bottle across Mom’s face and body. “Touchй,”
he said, as he pranced right to left.
The more he flipped ketchup on her and dodged her slashing
chef’s knife, the more frustrated Mom got.
“Touchй again!” Dad teased as he splattered a new red stripe
across her while eluding another attack.
Around and around they went, until finally, Mom’s frustration
turned to fatigue. Now covered in ketchup, she dropped the knife on
the floor, stood straight, and began to wipe her tears and catch her
breath.
Dad dropped the bottle of Heinz, relaxed out of his matador pose,
and wiped the blood dripping from his nose with his forearm.
Still facing off, weapons down, they stared at each other for a
moment, Mom thumbing the ketchup from her wet eyes, Dad just
standing there letting the blood drip from his nose down his chest.
Seconds later, they moved toward each other and met in an animal
embrace. They dropped to their knees, then to the bloody, ketchup-
covered linoleum kitchen floor…and made love. A red light turned
green.
This is how my parents communicated.
This is why Mom handed Dad an invite to their own wedding and
said, “You got twenty-four hours to decide, lemme know.”
This is why my mom and dad were married three times and
divorced twice—to each other.
This is why my dad broke Mom’s middle finger to get it out of his
face four separate times.
This is how my mom and dad loved each other.

понял самую суть карбонового рэпа.
Он походил на ковровую бомбардировку с безопасной высоты. Рэпер сбрасывал на слушателя каскад триггерных терминов, залинкованных на последние культурные, политические и социальные события, как бы накрывая сознание клиента множеством зажигательных бомбочек, не нацеленных ни на кого конкретно.
Сознание карбонового человека было похоже на большую помойку, куда вываливали свой мусор разные новостные корпорации, спецслужбы, пропагандисты, агитаторы и прочие сетевые влиятели. Когда туда попадала зажигательная смесь, помойка загоралась сразу во многих местах, и в перемигивании ее нечистых огней чудилось подобие мерцающего мессиджа, но сам этот мессидж зависел главным образом от помойки.
Карбоновый рэпер не добавлял новых смыслов к своей терминологической атаке. Он просто зарифмовывал триггерные слова. Уже одно их перечисление рождало в душе благодарный отклик: слушатель получал подтверждение, что его прошивка актуальна.

Вот так возник новый мировой баланс добра и альтернативного добра. Но за бугром сбережения людям поменяли – а что произошло у нас, вы помните. Уже пять веков живем от конфискации до мобилизации, а сердоболы из своих усадеб рекомендуют рожать больше детей, потому что нужно же кого-то зачислять в конницу.
– Чтоб с пеленок лошадками деревянными играли, сабельками…
Хотя, с другой стороны, рождаемость следует повышать даже для целей революционной борьбы с режимом – ведь надо же будет свергать подземных негодяев, когда по радио опять заведут «Wind of Change».

– Это, – сказал он, – русская школа сквелча. Своего рода боевые поддавки. Сначала позволить сопернице пенетрацию, а затем достичь оргазма на секунду быстрее с помощью этой же самой пенетрации. А соперница до последней секунды будет думать, что победа уже у нее.

Пытки, которым подвергался баночный Ходорковский, были описаны до садизма убедительно, с перечислением множества реальных акторов поздней карбоновой эпохи. По этим сообщениям, баночный опыт экс-олигарха выглядел куда мрачнее моего.
Он якобы был прикован к веслу на яхте (вернее, деревянной мега-галере) главного углеводородного босса карбоновой России. Ходорковский сидел на ручке от швабры, вделанной в гребную скамью, а вокруг галеры гонял по кругу на водном мотоцикле небритый пресссекретарь этого босса и плевал в гребца всякий раз, когда проезжал мимо его весла. Мало того, ежедневно в трюм спускался сам углеводородный босс и проходил по нему с инспекцией, угощая колбаской всех, кроме Ходорковского.

Мощнопожатный ведь говорил барону Ротшильду, что наш национальный майнинг должен соответствовать духу справедливости, которую так ценит глубинный народ. Видимо, в это время справедливость как раз оформляли. Построили огромную телестудию с подвешенной в воздухе галерой с электрогенератором, где сто биохелперов, принимающих себя за клеветников России из-за принудительной имплант-прокачки, сидят на ручках от швабр – и гребут, гребут, гребут, направляя наш мирный корабль в светлое будущее. Все они выращены в Виннице по реальным геномам – одного позвали из криокамеры, другого из могилки.
Говорят, среди майнеров много капитанов бизнеса и деятелей культуры, но установить, кто где сидит, трудно, потому что по гуманитарным причинам на головах у них мешки с номерами.
«Ходорами» их называют условно, главным образом из-за культурного эха моего обмена. Настоящий список гребцов засекречен и регулярно сливается через «Ватинформ». И список, и трансляцию вы видели сами.

Я понял, что в обычном состоянии человек практически не видит происходящего на самом деле. Скорее, он похож на императора, во дворец которого присылают доклады о положении в стране. Слуги рисуют на основе этих сообщений картину, подносят ее сыну Неба в тронном зале, и тот погружается в созерцание.
Пока император смотрит на картину, она не меняется. Сын Неба водит по ней глазами, ему приходит в голову одно, потом другое… Он морщится, когда долетающий из внешнего мира звук отвлекает его. Глядя на картину, он мыслит… За это время во дворец поступают новые донесения. Слуги рисуют еще одну картину и приносят ее императору вместо прошлой. Тот опять начинает шарить по неподвижному образу глазами, забывая про все остальное…

– Что начнется, когда солнце взойдет? – немного испуганно спросил Диджей.
– Как? – человек приблизил свое лицо и удивленно посмотрел на нас. – Вы не знаете?
– Что мы должны знать? Нам по этому адресу надо. Автобус скоро подойдет.
– Какой автобус? Автобусов давно уже здесь не бывает. Все расстреляли. Война ведь.
– Какая война?
Человек подскочил с еще большим удивлением.
– Откуда вы такие вылезли? Война уже давно здесь. Видите эту яму? Снарядом разбило вчера.
Думаете, почему все вымершее? Кто смог, тот убежал, кто не смог, в подвалах хранит себя.
Мы с Диджеем испуганно посмотрели друг на друга.
– А когда поезд обратно? В ту сторону?
– Поезд раз в двое суток ходит. Но днем здесь быть нельзя: здесь обстрелы ведутся. Днем
лучше по подвалам. Ночью двигаться можно, но очень осторожно. До этого адреса придется идти
суток четверо, по ночам. Я знаю местность до косточек, найду, где укрываться днем.